Новости – Общество
Общество
«Я изначально удмурт»
Фото из личного архива Богана Анфиногенова
Поэт Богдан Анфиногенов рассказал, как научился писать стихи на удмуртском языке
22 марта, 2016 16:43
7 мин
История приобщения 25-летнего Богдана Анфиногенова к удмуртскому языку с одной стороны типична: взрослеющий молодой человек вдруг начинает интересоваться своими корнями и учить родной язык. С другой стороны, его пример особенный: далеко не каждый сможет закреплять свои знания созданием стихов на новом языке. По мере изучения удмуртского Богдан вплетал в свои русские стихи новые слова. В итоге у него родился свой узнаваемый стиль, главной особенностью которого стало двуязычие — к слову, именно так поначалу разговаривают дети-билингвы. Богдан, однако, на стихах не остановился, он стал исполнять собственные песни, а в стихотворениях использовать даже не два, а сразу три–четыре языка:
Мон вӧтай туннэ: fashion арня,
Вспышки камер, pret-a-porter
Ты идёшь и не видишь меня,
Мон тонэ адӟисько. Ми артэ… (Мне приснилось сегодня: неделя моды, / Вспышки камер, прет-а-порте/ Ты идешь и не видишь меня, / А я тебя — вижу. Мы вместе).
Сейчас Богдан выступает со своими песнями в стиле хип-хоп под псевдонимом Мурӝол («подполье») Underground и пишет кандидатскую диссертацию, посвященную этнофутуризму.
– Богдан, в конце 2015 года за сборник «Айшет будущего» (Айшет — часть национального костюма удмурток, передник. — Примеч. авт.) ты получил Премию имени Кастрена в области литературы. Это первое международное признание твоего труда. Твоя жизнь как-то изменилась?
– Эта премия прибавила мне уверенности в своих силах, потому что в последнее время, именно после выхода в свет книги, многие литературоведы критиковали мои работы. Я думаю, вся негативная критика вызвана как раз тем, что люди не понимают, что мои стихи рождались в процессе изучения удмуртского языка. Многие интерпретировали это по-другому и объясняли это так: я изначально удмурт и якобы специально пишу на удмуртско-русском языке; якобы я пытаюсь ломать язык — в общем, обвиняли в посягательстве. Но это мои естественные мысли. По мере узнавания новых слов в стихах появляется все больше удмуртских и меньше русских. В 2008 году, на первом курсе, к примеру, я писал исключительно русские стихи, а теперь у меня есть исключительно удмуртские. А англицизмы и иностранные слова идут из нашей реальной жизни — смартфона, телевизора, интернета, молодежного сленга. И мне просто нравится, что удмуртские слова оказываются созвучны японским или французским. Это необычно и круто.
Вообще раньше я думал: неважно, что говорят другие, главное, что я пишу. Именно это позволяло мне писать, я никого не слышал и в принципе не слушал. Было легко. В последнее время поймал себя на мысли, что я прислушиваюсь ко всему, что мне говорят, уже не могу писать свободно, а вспоминая замечания, как будто подстраиваюсь под чье-то мнение.
– На одном из сайтов написано, что интерес к удмуртскому языку и культуре в тебе пробудила книга историка Маргариты Гришкиной «Удмурты. Этюды из истории IX–XIX вв.» Ты прочитал ее, будучи студентом истфака, и она перевернула твое сознание.
– Действительно, когда я прочитал книгу, во мне зародилась какая-то боль. В книге очень много трагических, психологически тяжелых моментов. Я тогда подумал про себя: люди гибли, когда Иван Грозный завоевывал Казань, а ты языка не знаешь. Хотя на самом деле удмуртский язык никогда не был для меня чужим. Моя бабушка живет в деревне Арляново Малопургинского района, там все разговаривают на удмуртском языке, можно сказать, бабушка даже по-русски не понимала. Базовые слова — хлеб, спасибо, названия животных — я узнал там. Когда я учился в школе, то смотрел программу «По соседству мы живем» (Реалити на местном телеканале, показывающее жизнь трех городских ребят в удмуртской деревне. — Примеч. авт.). Уже тогда я что-то почувствовал. Когда я после школы поступил в УдГУ на кафедру этнологии, вживую увидел Владимира Владыкина и картины Семена Виноградова на стенах в здании истфака. Мне было интересно посмотреть со стороны на то, что нам кажется обычным: вот мы едим перепечи, а художники этот сюжет возводят в ранг национального искусства.
А потом я познакомился с группой «Удмуртлык» в соцсети, с Дарали Лели, с музыкой Silent Woo Goore. И понеслось.
– Общественная деятельность?
– Да. Как раз когда я начинал учить язык, а это примерно 2008 год, в удмуртской общественной жизни было какое-то революционное время. Именно тогда произошли знаковые события, например, первый за долгие годы удмуртский фильм «Узы-боры». До 2012 года это была культура низовых инициатив. Главная идея, которую все культивировали, — удмуртский язык вымирает, с этим срочно надо что-то делать. Я помню, как мы, ребята из молодежной организации «Шунды», стояли на морозе и раздавали листовки ко Дню родного языка — так мы чувствовали свою сопричастность к глобальным демографическим проблемам. Ну, стоим мы с листовками — демографическая ситуация при этом не меняется, но мы так верили в то, что делали. И дело даже не в максимализме, потому что среди нас были люди и старшего возраста. А после 2012 года пришла какая-то стабильность.
Фото из личного архива Богдана Анфиногенова
– Стабильность — это плохо или хорошо? В чем она выражается?
– Тот же лозунг «Нас мало, надо решать проблему» массово уже не проявляется. На самом деле я иногда сижу и думаю: а была ли вообще проблема? Реально ли она была насколько катастрофичной, что надо было бежать раздавать листовки и рвать рубаху на груди? Не настолько, наверное, она от нас зависит и не настолько она критична. В этом плане я согласен с Дарали Лели: не надо бить в набат.
С другой стороны, стабильность в какой-то момент превращается в застой. Сегодня низовые идеи остаются низовыми. Я три года работал в госучреждении в сфере народного творчества и очень хорошо понимаю, насколько трудно частной инициативе достучаться до управлений по культуре — районных, республиканских. Этот железный занавес практически не пробиваем. А официальная удмуртская культура продолжает существовать в виде традиционного ансамбля советского периода. Как и раньше, в фольклорных коллективах участвуют бабушки, на них зеленые атласные платья и, как и раньше, они поют песни о родине. Это само по себе не плохо — плохо, что такое однообразие всюду.
– Как с этим бороться?
– Мне кажется, ситуация изменится, когда сменится поколение чиновников. Другой вариант — новый толчок даст интернет, потому что далеко не все его возможности и ресурсы исчерпаны. Любой застой когда-нибудь заканчивается. На самом деле сфер для развития сейчас бесконечно много, пока у нас еще есть не ограниченный, свободный интернет. То есть бери смартфон, снимай, монтируй видеостихи, клипы на своем языке, делай мультфильмы и выкладывай все это в сеть. Все эти возможности нами еще очень вяло осваиваются и иногда не до конца понимаются. Ведь фишка в том, что при грамотном маркетинге и пиаре аудитория произведений писателя, видеографа, мультипликатора, блогера в интернете может быть намного больше, чем у национальной республиканской газеты, журнала или телеканала. Но, с другой стороны, все, наверное, чувствуют, что ситуация в российском обществе, мягко говоря, не очень радужная: происходит какое-то закрытие от западного мира, кризис как в экономике, так и в культуре. Все это сказывается и на удмуртской культуре. Эта стабильность закончится в любом случае, но что после нее случится — еще не понятно. К сожалению, есть вариант, что все эти интернет-ростки молодежной новой культуры останутся ростками.
поддержать проект
Подпишитесь на «Русскую Планету» в Яндекс.Новостях
Яндекс.Новости